Всього: 3486 Нових сьогодні: 0 Нових учора: 0 Нових за тиждень: 0 Нових за місяць: 1 Із них: Новачків: 1111 Продвинутих: 2363 Журналістів: 5 Модераторів: 3 Адмінів: 4 Із них: Чоловіків: 2733 Жінок: 753
Коллежский советник и девчушка на макаронных ножках
12:00
Оповідання «Кобеляки. Кнопка вселенской беды и вареники с вишн», надруковане на сторінках «ЕХО», отримало ряд позитивних відгуків, тому ми продовжуємо знайомити Вас з творами харківського письменника Олександра Пшеничного на кобеляцьку тематику.
- Ваше высокоблагородие! Ваше высокоблагородие! Что с Вами? Кучер стоял у открытой двери кареты и растерянно смотрел на фигуру согнувшегося в углу сидения уездного начальника. - Что-то с сердцем, Иван. Так жжет в груди. Умираю, – коллежский советник Бонишевский судорожно расстегнул верхнюю пуговицу мундира, - сними с меня перчатки. Жарко, задыхаюсь… Грубыми мужицкими пальцами кучер нервно стащил белые лайковые, с серебрянными пуговичками перчатки с холеных рук советника. - Сейчас я Вас к лекарю отвезу, - прошептал возница, усаживая уездного голову удобнее к боковой стенке кареты. - Вези к Дубинскому, он ближе, - прохрипел советник от коллегии, - хоть и нехристь, но врачует хорошо. И еще, если умру, то скажи Аделаиде Афанасьевне - пусть на горе высоко меня положит, хочу весь город видеть. И плитой, плитой тяжелой пусть накроет. Наверное, Его превосходительство приедут. Все надо мной смеялись – кобыляцким советником называли. Не гони быстро, Иван. Хочу на город посмотреть, может в последний раз… Меня еще вспомнят и… напишут… - Ваше высокоблагородие! Я сейчас, я все сделаю. Вы еще долго жить будете. Тпру-у -у.
- Ненавижу! Ненавижу! Они вернут мне все! Все! - Елена в истерике ломала сигарету о перила балкона. – Какие такие мастерские! Заберу все! Гости недоуменно переглядывались. Еще час назад в легкой беседе за праздничным столом я рассказал к слову о родственниках жены в Кобеляках. Соседка хозяйки Елена, молодящаяся женщина старшего бальзаковского возраста, неожиданно проявила необычный интерес к этому местечку. - А мастерские ПТУ Вы знаете? - Конечно. Длинный старинный корпус. Когда бываю у тещи, часто прохожу мимо, - я налил Елене еще немного в ее рюмку. - Давайте выпьем за это здание, - предложила Елена, - до революции оно принадлежало моему прадеду. Но я ни разу не была в Кобеляках. С каждой новой рюмкой лицо ее багровело, она шумно восхищалась законами прибалтийских стран о реституции – возвращении довоенной недвижимости их бывшим владельцам, негодовала отсутствием этих законов на Украине. - А как Вы, Лена, представляете изъятие домов культуры, больниц, библиотек, диспансеров после девяноста лет принадлежности их государству? Предлагаю обсудить это на балконе, - предложил я, чтобы как-то упредить возможный эмоциональный взрыв. Свежий воздух не охладил намерений Елены. Алкоголь только усилил ее душевную жажду возвращения капитала предков. «Эти люди ничего не простят. Даже через девяносто лет. Никогда» - подумал я. Через полчаса я с азартом объяснял гостям обычаи и нравы обитателей Кобеляк: «Знакомые мне мужчины употребляют исключительно горилку – обыкновенный самогон. В основном первак, крепкий, как огонь. Отсюда и название». Я говорил о странной привязанности кобелячан к котлетам и селедке, страсти к фотографированию и неведомом для людей большого города тяготении к шумным собраниям, какому-то детскому влечению к парадам, большому скоплению людей на улицах. Гости недоуменно смотрели на меня. Люди в большом городе мечтают о тишине и свободных местах в транспорте. Бывают минуты, когда обилие человеческих лиц становится просто невыносимым. - В этом городе нет нищих, - продолжал я, - просто им никто ничего не подаст. Все знают друг друга, просят то ведь не от недостатка. А местные слова! Семечки подсолнечника здесь «кабачки», а кабачки – «кабачата», водка – «казенка». (В Харькове есть свои родимые слова, которые понятны только харьковчанину: марка трамвая – вместо номера; устаревающее слово ракло – хулиган). А еще похороны. Смотря на них, понимаешь, что каждый раз здесь хоронят Человека. Степенно, с отпеванием, часто молча неся на нарах покойника через весь город. В подвале каждого дома есть свои нары. Но самое удивительное – здесь до сих пор не платят взяток за место на кладбище! Покойся где хочешь! - Не может быть! – удивлялись гости.
- С дороги! – кучер грозно крикнул на вальяжно переходящего улицу городового. «Дывы якый пан зробывся, и зад товстый, як у моейи кобылы,» - подумал Иван о городовом. Увидев карету земского начальника, полицейский замер, вытянулся во весь рост, приложив левую руку к шашке. Его контпогоны с наложенным сверху двойным оранжевым шнуром блестели на солнце, как серьга в носу у дикаря. - Полицию пройихалы, зараз довгый дим купця, а за синагогой вже й хата Дубинского. Потерпить, Ваше высокоблагородие. Зараз, зараз, - шепотом успокаивал себя возница. - Ух! Прыйихалы. – тяжелым кулаком Иван громыхал о ворота дома с шестиконечной звездой. Испуганный лекарь спешно одевал очки. - По какому поводу к нам-с? – робко спросил Дубинский, рассматривая карету градоначальника, запряженную четверкой отменных лошадей. - Викентию Ивановичу худо. Нужна твоя помощь. Кучер осторожно открыл дверцу кареты. Коллежский советник Бонишевский неподвижно лежал на сидении, запрокинув голову за его спинку. Дубинский охватил пальцами запястье земского начальника, второй рукой открыл его правый глаз. - Его высокоблагородию уже ничем помочь нельзя.
- Як дойихалы, мои дорогесеньки? Як я вас ждала! – теща приложила голову к моей груди. – У Харкови доща нэ було? - Все нормально, мама. Погода хорошая, дорога легкая. Завтра идем на кладбище. Навестим наших умерших. Утром следующего дня, проходя мимо корпуса бурсаков, как здесь называют учащихся ПТУ, я спросил у тещи: «Мама, а здание училища еще никому не отдали?» - Та ще мабудь ни, - равнодушно ответила она. Группа милиционеров в форме вертелась возле милицейского участка. - А що, у вас у городи у милиционэрив тэж таки товсти зады? – с любопытством спросила теща. - Наши немного потоньше будут, милиционеры у вас все годованные, такие за хулиганом не побегут. На перекрестке возле площади глухонемая женщина яростно и негодуя что-то жестами объясняла сидевшему на земле нищему. С опущенными глазами он спешно собирал свою нехитрую амуницию – кепку и расстеленную на земле газету. Вспомнил, как лет восемь назад, встречая тещу и тестя на автовокзале, я провез их на метро почти через весь город. Увидев огромное количество нищих в переходах, они были потрясены. «Невжэ йим хтось подае?» - удивленно спросила теща. «Да, в газетах пишут, что мужчины-попрошайки на эти деньги даже любовниц содержат», - ошарашил стариков я. Вот и устланная барвинком могилка бабушки жены. Добрые всепрощающие глаза смотрят на меня с эмали креста. - Здравствуй, бабушка! Я снова у тебя. Прости, что долго не был. Моя нога уткнулась во что-то твердое. Большая чугунная плита с крупными литыми буквами лежала наискось в трех шагах от могилы. - Мама, а что это за плита? - Не знаю, сынок. Вона тут все врэмя лэжыть, зараз пидмету. Через минуту я прочитал ее надпись:
Здесь Покоится Прахъ Коллежскаго Советника Вiкентия Ивановича Бонiшевскаго Сконч. 1877 г. Августа 9 - Сынок! А хто тут похован? – поинтересовалась теща. - Это могила вашего городского начальника. Умер почти 130 лет назад. Важный человек был. Коллежский советник. Как сейчас председатель райисполкома. В вашем городе кроме музея вряд ли найдется более старая вещь, чем эта плита. Как хорошо сохранилась! А барельеф какой! Этот чугун пережил две мировые войны, гражданскую, три революции, его топтали немецкие сапоги, снаряды и бомбы рвались рядом, а он как броня. Надежно укрывает прах советника. Все буквы целы, даже барельефы распятия и черепа с перекрещенными костями, символами Адама, как новые. Столько выдержать, и каждый день в строю! Теща с удивлением посмотрела вниз. Через час мы вышли на центральную аллею. - А оце нашого бывшого председателя райисполкому тут поховалы, - мать жены подвела меня к горе венков с черными траурными ленточками. Что-то блеснуло в темной непроглядности венков. Я с любопытством подошел ближе. Тонкая латунная чеканка ангела с крестом в руках солнечными лучиками слепила глаза.
Уже дома какое-то смутное беспокойство влилось в мою душу. Хотелось куда-то идти, что-то видеть. Но что? По телевизору показывали Иерусалим, старые могилы русских паломников. Стоп! Знаю! Заброшенное кладбище. Лет пятнадцать назад, гуляя с дочерью по окрестностям Кобеляк, я случайно забрел на скопление странных могильных плит без крестов. - Это старое еврейское кладбище, - ответила тетка на мой вопрос. Ее козы задумчиво щипали траву среди взлохмаченных могил. Сказочная тишина и спокойная притягательная сила этого места оказывается жила в моей памяти и по сей день. Мне захотелось его увидеть. Оно влекло меня силой загадочных надписей на гранитных плитах.
Вечерело, когда я присел на пенек возле сваленных в кучу диковинных могильных плит. Еврейского кладбища уже не существовало. Его поглотили огороды. И лишь небольшой его островок на краю обрыва еще сопротивлялся нашествию овощей. Сваленные памятники в виде стволов деревьев с обрубленными ветвями каменным ворохом возвышались над кручей. Шмуэль Вульфович Мошкевич умер 21 марта 1926 года, Ал. Абрамович Дубинский 21 апреля 1908 года… читал надписи я. Какое чудесное место для кладбища! Бескрайние украинские золотые поля переливались в красноватых лучах заходившего солнца. Где-то далеко-далеко, почти за горизонтом, чернел силуэт Билыковского молокозавода. Я чувствовал, как живая плоть города уже обволакивает отмершую часть своего тела. Скоро исчезнут и эти плиты. Скоро и от кладбища на горе будут откусываться куски его туловища. «Все города сооружаются на костях их умерших, воспринимай это как должное, - учил меня старый еврей, крупный харьковский краевед. – Но почему-то в первую очередь на местах кладбищ строят увеселительные заведения». Неужели так будет и здесь? Я смотрел на заходящее солнце. Там, на горе, лежат два непростых человека. А между ними - бабушка моей жены, полуграмотная крестьянка. Как изменчиво время! Знал ли коллежский советник, что могила простолюдинки будет рядом? Знал ли бывший ответственный партийный работник, что на его могильных венках найдется место фигурки ангела с крестом. Уверовал ли он перед смертью? Как бы там ни было, они много сделали для этого города. Как и бабушка. Пятьдесят лет стажа, двое похороненных детей в тридцать третьем, холодок смерти от дула приставленного немецкого автомата в сорок втором, закопанное от немцев в землю Евангелие. Эту книгу подарил батюшка еще до революции ее брату, как лучшему ученику на экзамене по Слову Божиему. В первую мировую он ушел на фронт и не вернулся. Книгу он отдал сестре. Сейчас она у меня. А что будет с этими каменными стволами? Нет ответа. Усталый я возвращался домой по улицам города, в котором умеют хоронить людей, но еще не научились подавать нищим. Симпатичная девчушка на тонких ровных ножках шла мне навстречу. Это шло твое будущее, город в междуречье.
Головна 
